О возможностях «релятивистской психологии»

Это размышления над идеями Нильса Бора о связи новой физики и психологии. В работе «Квант действия и описание природы», он писал: «…уже простые психологические опыты дают основания не только для релятивистского, но и для взаимного способа описания». Под взаимным способом имеется в виду квантовый принцип дополнительности.

Удовлетворительная для психотерапевтической практики новая концепция будет обязательно создана. Исследования мозга и феномена сознания набирают обороты последние десятилетия. Уже предпринимаются  попытки создать новую метапсихологию с семиотических и физических позиций, где удачный термин “релятивистская психология” использован в другом контексте.

***

Термин «релятивизм» в данном случае подчёркивает необычность и парадоксальность такой теории.
Так же как теория относительности включает в себя ньютоновскую физику на наших “средних масштабах” скоростей и гравитации, «релятивистская психология» могла бы включить в себя наши  текущие представления о бессознательном и дать новые перспективы для его понимания и понимания психической деятельности в целом.
Какой теория могла бы быть? Приведу несколько примеров, где физические феномены выступают в роли метафор и аналогий. Но сначала нужно пояснить, почему примеры из физики здесь уместны в роли метафор. Исследование бессознательного – это такая же контринтуитивная вещь для сознания обыденного, как и квантовые эффекты или эффекты, описываемые теорией относительности. Мы не можем вывести “эффекты бессознательного”, а тем более пытаться понять их, просто “зная жизнь”, т.е. имея богатый жизненный опыт. Это заметно только в специально созданных условиях и при особой фокусировке. Например, один из таких характерных эффектов – феномен переноса (трансфера), который мы рассмотрим ниже.

Но хотелось бы начать с давнего спора, есть ли свобода воли, или всё детерминировано, т.е. каждое следующее расположение всех молекул в мире определяется предыдущим. С одной стороны, наука построена на детерминизме (хотя в квантовой механике есть другая модель из-за нарушения привычных причинно-следственных связей во времени). С другой стороны, человечество живёт так, как если бы свобода воли по умолчанию существовала, и на этом основано право (гражданское и уголовное), система воспитания, школьных оценок, политических выборов, любой выбор как таковой. И мы очевидно не можем отказаться от подобного устройства. Как возможно это совместить? Существуют разные ответы, в том числе работа Канта, который в том числе из этого противоречия выводит своё доказательство бытия Бога.

Но один из самых простых ответов, который, казалось бы, ничего не объясняет – наличие некоего опыта, который видится противоречивым (свобода/несвобода) только при поверхностном понимании. Схожая дилемма стояла перед физикой начала 20 века, когда свет в одних опытах несомненно проявлял себя, как поток частиц, в других – несомненно, как волна. Когда удалось математически описать эти, казалось бы противоречивые свойства, получилась теория корпускулярно-волнового дуализма, которая описывала свойства потока фотонов и других частиц с квантовыми свойствами, не давая наглядного ответа об их природе.
Физики, размышляя о том, что такое квант, полагают некорректным говорить, что квант это и частица и волна. На самом деле, это ни то ни другое, но в определённых ситуациях мы можем наблюдать либо свойства частиц, либо волновые свойства. То есть, это нечто, что совершенно неясно с точки зрения наглядности, но наука удовлетворяется математическим описанием. «Заткнись и считай», как говорили последователи Копенгагенской интерпретации квантовой физики. Математика превращает нечто в что-то, и это что-то, по крайней мере, не так тревожит, раз мы можем объяснить, как оно работает.
Цилиндр, в зависимости от того, с какой стороны его освещают, может отбрасывать либо прямоугольную, либо круглую тень, но данные двумерные проекции не исчерпывают трёхмерного объекта. Таким образом, возвращаясь к вопросу о свободе воли, понятия свобода и несвобода и есть эти две разные проекции одного и того же.
Можно спекулируя дальше физическими понятиями, сказать, что свобода и несвобода являются (в квантовом смысле) спутанной системой, где эти два понятных для нас исхода находятся в состоянии суперпозиции и могут обнаруживать себя в нашем сознании как определённое состояние, когда мы начинаем задумываться, имея в голове привычную  бинарную схему «распада» этого опыта.

Используя новую физику, можно придумывать и другие странные ситуации. Один из таких мысленных опытов описан в заметке «Времени больше не будет» (2017 год), где показано как можно использовать парадоксы времени, чтобы совместить опыт смерти с опытом бессмертия.

Какие могут существовать другие соответствия между физикой и глубинной психологией? В квантовой механике мы не можем одновременно точно определить импульс и координату. В психике, за счет механизмов проекции и интроекции, мы не можем точно определить, где опыт – снаружи или внутри. То есть, приписываем ли мы человеку свои чувства, или понимаем его.
Тогда обычной, «ньютоновской» картиной мира, будет старое психиатрическое разделение болезненных факторов на экзогенные и эндогенные, которые можно перевести как «причина точно снаружи» и «причина точно внутри». Подобная “черно-белая” картина – одна из главных причин недоразумений в попытках сформулировать, что такое ПТСР.

Итак, чем мог бы быть перенос (и контрперенос) в перспективе релятивистской психологии? Наиболее близкой, но всё ещё “развёрнутой” в терминологии причинно-следственных связях, является концепция психоаналитического третьего Томаса Огдена. Если эти связи “свернуть”, сохранив неопределённость, мы получаем новый вариант концепции.

“Психотерапевтическая спутанность” и психоаналитический третий Огдена

Когда мы используем контрперенос, как диагностический инструмент, мы думаем о том, что происходит с нами в контексте материала пациента – наше настроение, ход мыслей, активизация тех или иных тревог, телесные ощущения. Мы думаем об этом, как о реакции на психику пациента, и при этом мы неизбежно меньше думаем об этих процессах, как о собственных. Почему? Во-первых, невозможно, во время терапии одновременно трактовать свои переживания как имеющие собственный источник и как реакцию на психику другого. Мы можем попробовать это сделать вне взаимодействия или с помощью супервизии. Во-вторых, где эта грань вообще? Бессознательное не имеет концепции времени и границ, а значит мы отличить первое от другого не в состоянии сколь-нибудь точно. Не лучше ли анализировать это как общий процесс, как например делает Томас Огден в концепции “психоаналитического третьего”: «Я считаю, справедливо сказать, что современное психоаналитическое мышление приближается к тому моменту, когда уже нельзя просто говорить об аналитике и анализанте, как об отдельных субъектах, которые воспринимают друг друга как объекты».
Психоаналитического третьего можно также представить как своеобразного психического ребёнка терапевтической пары, который пестуется и развивается.

Но ведь те же процессы симметричны и для пациента. Приходя на сессию, он также имеет дело с реальностью нашей психики, и он мог бы так же думать о том, что с ним происходит с точки зрения своего “контрпереноса” на материал психотерапевта. (Что бывает заметно, например, в учебном анализе.)
Дилемма переноса/контрпереноса, а особенно проблема проективной идентификации, контрабандой (т.к. неловко думать об этом, не привлекая лишние сущности) проносит в рассуждения мысль, что психика “знает правду” и способна иногда “угадывать” чужие актуальные состояния. Другое дело, что мы всё равно рассматриваем это, как перенос, потому что другая часть опыта постоянно показывает нам, что это проекции. Пациент хочет “знать правду”, как желание реально проникнуть в родительскую спальню, но буквальное проникновение не ведёт к выздоровлению. Только анализ фантазий, и мысленное проникновение обеспечивает рост. И аналитик тоже что-то чувствует и знает, и эту правду на двоих необязательно считать чем-то третьим, умножая субъектов. Огден же предлагает преодолеть субъект-объектное разделение (кто анализирует и кого анализируют), создавая третьего, который и есть продукт этой “психотерапевтической спутанности”.

Иными словами, психоаналитический третий, это когда при соответствующей оптике, опыт перестаёт быть бинарным. У нас (временами) может быть один опыт на двоих. И не только на двоих, это может быть групповой опыт. В групповой супервизии, балинтовских группах, неоднократно возникали ситуации «угадывания» фактов, которые не были озвучены. Это можно видеть, как пугающее открытие, угрожаемое архаичными идеями о “чтении мыслей”, (что обсуждалось в том числе, в дискуссии о проективной идентификации). Но чтение мыслей — это опять же неверное описание, потому что нет того, кто думает, и того, кто читает. Проще говоря, это один процесс на две головы. Или группу голов. Можно спекулятивно предположить, что две (или более) группы нейронов, которые синхронизируются и начинают быть некой одной системой, при этом нейронам нет разницы, где они находятся, в какой голове, их эти частности “не интересуют”. Интересует общий опыт связывание, именно эта констелляция. Много раз встречались в своей работе и у коллег ситуации, когда у пациента спонтанно возникало продвижение там, о чём накануне напряженно думал терапевт. Это не про чтение мыслей, а про создание единого опыта.

Мы не знаем точно условия этой синхронизации и не обладаем способами её вызвать. Но мы можем создать условия, где она способна проявиться (психотерапевтический сеттинг, ситуация групповой супервизии и т.п).  Терапевт предоставляет свои нейросети для нейросетей пациента для получения какого-то связного опыта, того, что мы называем “понимание”, попутно анализируя все сложности такой связи.

Закончить хотелось бы словами профессора Гасана Гусейнова о научных попытках периодизации греческой мифологии: «Конечно, это вздор! Но это удобный вздор. Это тот вздор, с помощью которого мы можем читать».

Ваш Доктор Гор

Поделиться: