Психотерапевт с жертвой насилия

Публикую отредактированное сообщение из Фейсбука годовой давности.

***

В терапию приходят женщины, которых изнасиловали или пытались изнасиловать. Эти события были с ними недавно или очень давно. Зная, что насилия в мире много, не предполагал, что его так много в историях успешных женщин. К слову, у них часто запредельно требовательный, критичный отец.

Приходят  не с этой темой, а потом, словно случайно, вспоминают о насилии. Рассказывают об этом буднично, между прочим. Потом много слёз, желания сменить тему, но и вернуться к ней.

Знаю, что следят за моей реакцией: «на чьей стороне» я могу быть. Одна женщина так и сказала, не могу процитировать, но смысл был: «Готовы ли Вы принять меня такой»? Возможно, они сами не понимают до конца, как к этому можно относиться, и можно ли вообще к этому отнестись без застывания или беспредельной ярости.

Есть потребность жертвы в принятии, и есть желание жертвы изменить свою позицию. Если поддаться соблазну «делать с этим чего-то» (что может исходить как из роли жертвы, так и из позиции насильника), то это может выглядеть как неприятие, отвержение из-за неспособности оставаться рядом.

Акцент в работе терапевта, вызванный потребностью сразу чем-то помочь, часто обусловлен страхом не справиться, желанием показать свою солидарность с жертвой без подлинного присутствия.
На глубинном уровне это может выглядеть как беспомощность терапевта, которая может усиливать беспомощность жертвы. С другой стороны, если очень присоединяться к оцепенению травмы, пациенту может показаться, что он разрушает терапевта.

Кроме того, может пугать желание ответного насилия, глубинной страсти мстить, убивать себя и других. В такой ситуации, в переносе, снова воскресает болезненная дилемма: как если бы кто-то должен оказаться «плохим» – или терапевт или пациент. Кто-то “должен умереть”, т.е. ответить за всё это, пока ярость или оцепенение не сменятся горем.

У взрослых людей насильник и жертва – уже внутренняя реальность. Эта диада стремится воплотить себя в упреждающем мучении (отвержении) изнутри, из-за страха повторной травмы. Такая динамика должна становиться видимой для пациента в психотерапии. В глубинном плане, «сторож» травмированного Я и его тиран – одна действующая сила. Чтобы она растворилась в целостном Я, нужно быть очень осторожным, заслужить доверие «сторожа-тирана».

Дональд Калшед в книге «Внутренний мир травмы», полагал, что «внутренний насильник» выполняет роль хранителя травмы, который уберегает когда-то раненное Я от нового насилия. Но, увы, изолируя его от мира новых отношений и нового опыта (потенциально травмирующих).

Быть собой и быть с человеком –всегда сложный баланс. Баланс, когда остаёшься спокойным, без вины, что надо сразу что-то исправить (похожую на вину жертвы), и, при этом, принимающим. Если мы его достигаем внутри, мы можем показывать его, как пример другим.
Тогда можно говорить дальше. Оказывается, об этом можно говорить дальше. Без очарования будничности, словно человек уже справился с этим, но и без процесса самоотвержения. То, что плохо понято и умом, и телом, что было спрятано из страха быть увиденным собой, – разворачивается с трудом. Терапевт как бы говорит: «То, что было – ужасно. Но ты справляешься, и я справляюсь. Мы будем с этим столько, сколько потребуется, чтобы идти дальше».

Ваш Доктор Гор

Поделиться: